Голландский вирус ресурсного рая

Симптомы вируса

В современной экономике есть такой неординарный термин, как «голландская болезнь». Симбиоз медицины и экономической симптоматики в определении возбуждает воображение. Однако истина банальна. «Голландской болезнью» называют снижение эффективности экономики страны из-за увеличения экспорта сырьевых ресурсов, которые данная страна добывает и экспортирует их без переработки. А вот согласно оксфордскому толковому бизнес-словарю «голландская болезнь» — это деиндустриализация экономики в результате открытия нового источника природного ресурса. Следовательно, данное явление является присущим только индустриальным странам. В мировой практике также известен аналог «голландской болезни» для стран с практически отсутствующей промышленностью — «африканский синдром». Несомненно, «голландская болезнь» — это сложное и от этого еще более интересное явление. Деиндустриализация экономики — итог, к которому приводит влияние множества «симптомов», присущих ей.

Термин впервые появился в публикации журнала Economist в ноябре 1977 года, посвященной обнаруженной связи между ростом добычи природного газа в Нидерландах и снижением промышленного производства в этой стране. «Голландская болезнь» — негативный эффект, оказываемый укреплением реального курса национальной валюты на экономическое развитие в результате бума в добывающем секторе и создаваемой иллюзии временной дефляции. Бум может быть вызван открытием месторождений полезных ископаемых или ростом цен на экспорт добывающих отраслей. Резкий рост экспортных доходов в 1970-е годы привел к притоку иностранной валюты в страну (Нидерланды), что вызвало укрепление национальной валюты — гульдена. Кроме того, рост доходов населения создал дополнительный спрос на товары и услуги, что привело к росту цен (инфляции) и увеличению объемов импорта. Иностранные товары стали более доступными для населения, чем местные, а местная промышленность начала испытывать трудности со сбытом как внутри страны, так и при экспорте товаров (в отличие от сырья). Это, в свою очередь, привело к росту безработицы в промышленном секторе. В итоге на фоне бурного роста добывающей промышленности наблюдалось значительное ухудшение положения населения и бизнеса, не связанного с добычей природного газа. Кроме того, процветающая добывающая промышленность вызвала переток инвестиций и рабочей силы, что ограничило ресурсы обрабатывающей промышленности, в которой возник застой.

Сама экономическая модель «голландской болезни» была разработана в 1982 году австралийским экономистом Варнером Максом Корденом и его ирландским коллегой Питером Нири. Согласно этой модели экономика подразделяется на три сектора:

· сектор не торгуемых товаров и услуг, то есть товаров и услуг, которые не могут быть перемещены между странами;

· бурно растущий сектор торгуемых товаров (обычно различные виды сырья);

· не растущий сектор торгуемых товаров (промышленные товары, доступные для экспорта и импорта).

При возникновении резкого роста сырьевого сектора тот начинает забирать трудовые и финансовые ресурсы у промышленного сектора, в котором происходит так называемая «прямая деиндустриализация». Кроме того, высокие доходы работающих в сырьевом секторе людей повышают потребление, а значит, и спрос на не торгуемые товары и услуги, что вызывает рост цен на них и перетекание трудовых ресурсов из промышленности в сферу услуг (которая зацикливается на узкий круг платежеспособного населения) и в саму добывающую отрасль. В промышленности же при этом возникает эффект «косвенной деиндустриализации».

Для того, чтобы понять механизм развития «голландской болезни», дополнительно можно обратиться к понятию реального валютного курса как относительной цене необмениваемых благ. Увеличение экспортных доходов в результате шока в добывающем секторе экономики ведет к дополнительному притоку иностранной валюты в страну. В итоге на первом этапе номинальный курс национальной валюты растет, а иностранной — падает. Таким образом, реальный курс растет, что означает укрепление национальной валюты. Кроме того, резкий рост доходов создает дополнительный спрос как на обмениваемые, так и на необмениваемые блага. Поскольку обмениваемые блага участвуют в международной конкуренции, их внутренняя цена принимается фиксированной на уровне мировой (при условии, что страна является маленькой относительно мировой экономики, однако такого условия нет в странах с большим добывающим сектором хозяйства). Поэтому дополнительный спрос не оказывает влияния на цену обмениваемых благ. Однако цена необмениваемых благ определяется равновесием на внутреннем рынке (классическим равенством спроса и предложения). Поэтому резкое увеличение спроса на них ведет к росту цен. Финальным результатом этих процессов является превращение дефляции в инфляцию и еще большее укрепление реального курса. И далее по классической схеме — Реальное удорожание национальной валюты снижает конкурентоспособность отечественной продукции вообще, что влечет за собой ряд негативных последствий. В частности, сокращается выпуск и экспорт обрабатывающих отраслей, что может привести к росту безработицы, увеличивается импорт, снижается чистый экспорт и, в конечном итоге, валовый внутренний продукт. В долгосрочной перспективе «голландская болезнь» приводит к перемещению ресурсов из обрабатывающего сектора в добывающий, который создает меньшую величину добавленной стоимости, но до определенного времени гарантирует высокую оборачиваемость вложенных туда средств. Кроме того, длительная зависимость экономики от экспорта природных ресурсов ослабляет стимулы для развития обрабатывающих отраслей и создания новых технологий, тормозит интерес к инновациям и в конце концов даже наносит удар по сектору различных услуг. При том, что именно технический прогресс, а не накопление факторов производства, является источником долгосрочного роста, априори игнорируется. Результатом «голландской болезни» становится бурный рост только добывающего сектора и сферы услуг (связанной с данным сектором и потребителями оттуда) на фоне стагнации или падения производства в обрабатывающем секторе и секторе услуг, связанных с ним. Эффект усиливается ростом реального курса национальной валюты и бесконтрольным в итоге повышением цен. В случае если «голландская болезнь» продолжается достаточно долго, местная обрабатывающая промышленность теряет конкурентоспособность на мировом рынке, а страна начинает значительно отставать в промышленном развитии от общемирового тренда. В конечном итоге, когда сырье заканчивается или цены на него падают, страна оказывается в тяжелом экономическом положении, так как кроме добывающей, в такой экономике больше нет драйверов, стабильно создающих большую конкурентную добавочную стоимость для гарантированного экономического роста.

Кто подвержен болезни?

«Голландской болезни» подвержены страны разного уровня развития, обладающие различными видами природных ресурсов, различных социальных систем и мировоззрений. Однако в силу особенностей современной мировой экономики чаще всего явления, относимые экономистами к симптомам «голландской болезни», возникают после начала активной разработки месторождений нефти или газа. Среди развитых стран, пострадавших от «голландской болезни», можно выделить также Соединенное Королевство Великобритании. После открытия и начала крупномасштабной разработки месторождений нефти в Северном море страна из импортера нефти превратилась в экспортера, в результате чего получила приток иностранной валюты. С лета 1977-го по конец 1980 года британский фунт подорожал с 1,7 до 2,4 доллара. Уровень безработицы за тот же период однако вырос с 5,5% до 8,5%. При этом количество рабочих мест в перерабатывающей промышленности сократилось еще сильнее. Промышленный экспорт Королевства в 1983 году находился на том же уровне, что и в 1976-м, в то время как промышленный импорт вырос на астрономические 63%. Среди экономистов существует точка зрения, согласно которой явления допустим в британской экономике в конце 1970-х — начале 1980-х частично или полностью объясняются мировым кризисом и политикой Кабинета Маргарет Тэтчер. Однако в работе K. Alec Chrystal «Dutch Disease or Monetarist Medicine?: The British Economy under Mrs. Thatcher» показано, что опережающий рост добычи нефти, начавшийся в 1977 году, привел к негативным последствиям для британской перерабатывающей промышленности. И данный эффект был стремительным и бесконтрольным, с которым также боролся Кабинет Тетчер.

Однако в «голландской болезни» виновата не всегда нефть или газ. Сельское хозяйство и определенный бум на выращивание и сырьевой экспорт определенного сорта продукта, также может спровоцировать данный негативный эффект для национальных экономик. К классическим примерам «голландской болезни», которая была вызвана не открытием месторождений нефти и газа, а иными причинами, можно отнести кофейный бум в Колумбии во второй половине 70-х годов прошлого века. К середине 1970-х 45% экспортных доходов Колумбии приносил кофе. В 1975–1976 годах в результате неурожая в Бразилии и землетрясения в Гватемале цены на кофе выросли в пять раз. Колумбийские производители увеличили поставки, в результате чего экспортные доходы страны выросли в разы. Однако это привело к укреплению национальной валюты на 20% за 1975–1980 годы, что негативно сказалось на экспорте другой продукции и позитивно — на импорте товаров. Также в это время наблюдался бурный рост в не торгуемом секторе (строительство, услуги). «Голландской болезни» или отдельным ее проявлениям были подвержены такие страны, как: Австралия — рост добычи минерального сырья (железная руда и пр.) в 2000-х годах; Азербайджан — нефтяной бум в 2000-х; Индонезия — нефтяной бум в 1970-х; Новая Зеландия — рост производства молока в 2000-х; Россия — нефтегазовый бум в 2000-х; Шри-Ланка, Индонезия и Таиланд — бум в строительной отрасли и смежных секторах после цунами 2004 года, произошедший из-за притока средств иностранной гуманитарной помощи. Последний случай вообще не типичен для классики голландской болезни, однако результаты — аналогичны, что показывает глубину проблематики вообще баланса экспорта и импорта в рамках национальных экономических систем.

Исследование ресурсозависимых экономик можно масштабировать до любого объема в зависимости от того, какие ресурсы в него включать, какой исторический период рассматривать, какой аспект изучать. Однако сегодня, на закате почти 20-летнего периода ненормально высоких цен на углеводороды, логично было бы ограничиться странами, испытавшими углеводородную зависимость в начале XXI века, и оценить степень успешности их опыта в диверсификации экономики. Поэтому мы рассмотрим несколько примеров ниже, как позитивного лечения симптомов в экономике, так и негативных итогов. Но нам всем важно понять одно — Аномальные доходы от экспорта минеральных ресурсов, так же как избыток такого ресурса внутри страны, порождают деформацию экономики во всех случаях, вне зависимости от политического строя и экономической политики. Достижение экономической диверсификации в странах — экспортерах нефти является сложной задачей. Стратегии диверсификации, реализуемые в большинстве из них, не увенчались успехом. Фактически нет примеров стран, которые смогли успешно диверсифицировать экономику, освободившись от нефтяной зависимости, особенно в случаях, когда добыча нефти даже на фоне снижения цен позволяла сохранять структуру экономики без социальных потрясений. Успех или неудача диверсификации зависят больше от реализации, соответствующей экономической системной политики, чем от других обстоятельств. Тем не менее многие страны — экспортеры нефти показывают разной степени успехи в диверсификации своей экономики. Чем лучше государство обладает инструментом системного управления, тем оно безболезненнее излечивается от голландского эффекта, но, а там, где соблазн легких и быстрых доходов преобладает над логикой экономического процветания, там несомненно голландская болезнь присутствует.

Российская Федерация

Экономика данной страны, в высокой степени подвержена риску голландской болезни, который в любой момент может выйти из-под контроля Правительства, тем более, что в историческом прошлом СССР страдало от данного экономического вируса. «Голландская болезнь» — это реальность для России, ведь явно заметен весьма значительный структурный перекос между добывающей промышленностью и другими отраслями экономики. Однако, в силу политических причин, многие стараются этой опасности не замечать. Власти страны заявляют о том, что экономика Российской Федерации находится в достаточно стабильном положении и никакой зависимости от нефти нет, но иностранная пресса и эксперты ситуацию видят по иному. Реальной точкой отсчета являются 70-е года 20-го столетия, когда правительство СССР во внешнеэкономической политике стало ориентироваться на экспорт нефти и природного газа, в обмен на продукцию обрабатывающей промышленности других стран. Отличительной особенностью СССР являлось то, что правительство не делало никаких попыток снизить зависимость от экспорта нефти. Это происходило по различным причинам. Западная пресса приводит несколько исторических факторов, подтверждающих постоянное влияние «голландской болезни» на экономику Россию:

1. В 70-е года XX века правительство СССР приняло во внешнеэкономической политике ориентацию на экспорт нефти и газа. На тот момент данные действия оказались оправданными: среднегодовая мировая цена на нефть марки «Brent» к 1980 увеличилась почти в 8 раз. Но уже к 1984 году цены снизились на 40%, а к 1986 на 71 %, что послужило одной из причин глубокого кризиса, из которого ССС так и не смогли выйти

2. Проведенные после 1991 года реформы, связанные с либерализацией торговли, привели к тому, что большое число российских предприятий оказались неконкурентоспособны, так как были перемещены из неторгуемого сектора в торгуемый. Выпуск продукции машиностроения снизился на 64% за период с 1991 по 1994 гг., пищевой на 47 %, легкой на 89 %. Выпуск же нефтедобывающей промышленности упал всего на 32 %, а газовой на 12 %, что обеспечило увеличение доли продукции этих отраслей в ВВП

3. В 1998 году страну постиг финансово-экономический кризис, одной из причин которого явилось падение цен на нефть. С этого же периода начинается время довольно быстрого роста ВВП. При начавшемся активном развитии промышленности в России, учитывая предыдущие ее года упадка, экспортная направленность страны все равно только усилилась, а при быстром росте ВВП главную роль играет очередной рост цен на нефть (1998 г. — $ 12,28; 2000 г. — $ 27,6; 2002 г. — $ 24,36; 2005 г. — $ 50,64, 2012 — $ 140)

Можно сделать вывод, что, несмотря на рост показателей ВВП, экономическое развитие страны остается кажущимся, а сам рост ВВП просто всегда зависит от роста цен на нефть. Вылечить «голландскую болезнь» в России лишь узким спектром мер, вроде накопления средств в ЗВР, созданием Стабилизационного Фонда или протекционистской политикой, невозможно, потому что для этого необходима полная перестройка всей экономики государства. Для успешного развития России, необходимо применять комплексный метод, который сейчас пока невозможен из — за международных санкций против России. Но вместе с тем, как не парадоксально, именно международные санкции частично ограничивают эффект голландской болезни, так как именно данная внешняя причина, подталкивает не Правительство, а сектора экономики и малый и средний бизнес к диверсификации и к стимулированию внутреннего производства товаров и услуг, которые ранее импортировались, фактически реализуя импортозамещение. В России сегодня в данном аспекте выходит нонсенс. Благоприятная социальная обстановка, стимулирующая деловую активность граждан и интерес к диверсификации, вызван не системным управлением Правительства с целью минимизации влияния голландской болезни, а международными санкциями, которые перекрыли доступ импорта на российский рынок. Но такое положение — временное, раньше или позже, все равно зависимость от экспорта нефти и газа, а не экспорта интеллектуального и инновационного продукта, продолжение санкций и политическая изоляция может повторить голландскую болезнь в экономике России. В системном плане, в России (как и во всех странах бывшего СССР) все еще поверхностно и не эффективно решают вопрос развития человеческого капитала (наука, образование, креативная индустрия, искусство, инновации), который играет огромную роль в создании большой добавочной стоимости продукции и услуг, которые могут быть востребованы на внешних рынках. Такие продукции и услуги пока еще низко востребованы и на внутреннем рынке, что есть проблема. В экономической сфере (не только России) нужно всегда стимулировать развитие торгуемого сектора всем набором мер, доступных правительству, инвестируя в наукоемкие и высокотехнологические отрасли производства. Даже работа Стабилизационного Фонда — задача которого минимизация голландской болезни в России, вызывает недоумение. Значительную часть Стабилизационного фонда правительство вкладывает в ценные бумаги развитых государств и западных банков. Этим оно скорее всего подстраховывается, считая, что хранить средства Фонда надо пусть не в слишком доходных, зато надежных бумагах. При этом не цента с фонда не идет на инфраструктурные проекты, и развитие локальных бизнес проектов. Игнорируется из-за коррупционной составляющей идея использование средств Стабилизационного Фонда по примеру Европейских Структурных Фондов. Хотя есть и противоположное мнение, что средства Стабилизационного Фонда помогли сдержать инфляцию кризиса 2008–2009 годов. Но вместе с тем, глобально проблема не решается и игнорируется, что является риском.

Норвегия

Норвегия является крупнейшим западноевропейским производителем нефти и газа, и это обстоятельство, помимо баснословных доходов, на протяжении 50 лет с момента открытия месторождений нефти оставалось неизменной головной болью норвежских властей. Норвегию регулярно ставят в пример другим государствам: страна достигла огромного экономического роста благодаря экспорту нефти, эффективно распорядившись собственными природными ресурсами и заработанными деньгами. Норвегия на момент открытия запасов нефти в 1969 году не имела технологий, знаний и специалистов для самостоятельной разработки месторождений. На сырьевой рынок этой страны вышли иностранные игроки, которые занимались ключевыми вопросами, в которых Норвегия была на тот момент недостаточно компетентна. Государство же выступало лишь в качестве бенефициара, получая доходы от разработки нефти. Однако грамотная политика Норвегии позволила интегрировать и адаптировать граждан, работавших в других сферах, в нефтедобычу, создать сопутствующие производства и стать экспортером разработанных ею технологий. Норвегия прошла долгий путь от еще одной «бензоколонки» в экспортера технологий и профессиональных знаний в этой сфере, а своевременное создание собственного резервного фонда и грамотное управление деньгами, которые направлялись на развитие других секторов экономики, помогли государству избежать симптомов «голландской болезни». Избежать эффекта расходов Норвегии позволило создание крупнейшего в мире фонда национального благосостояния — Государственного нефтяного фонда, который пополняется за счет сверхдоходов от экспорта ресурса. За 20 лет его существования объем активов фонда превысил уже триллион долларов. Фонд практически неприкосновенен — большая часть поступающих в него средств инвестируется в международные активы и проекты, и в локальные инновационные и инфраструктурные проекты, что превратило фонд в одного из крупнейших акционеров с долями более чем в девяти тысячах компаний по всему миру. Лишь 3% средств фонда идет на государственные расходы — тратить разрешается только доходы от вложений. Все остальное планируется оставить будущим поколениям. Одной из главных причин, почему страна избежала «голландской болезни», стали своевременные меры по нивелированию эффекта расходов. Не позволив чрезмерно разрастись сфере услуг на фоне нефтяного бума, государство воспользовалось повышением производительности труда в добыче ресурсов. Это привело к появлению сопутствующих производств (разведка полезных ископаемых, транспортировка, инновации добычи) и, в целом, повысило производительность труда во всех отраслях экономики, что позволило стране диверсифицировать собственную экономику, став не просто поставщиком углеводородов на европейский рынок, но также экспортером накопленных знаний и технологий. Вдобавок, чтобы избежать головокружения от успехов и эффекта расходов власти Норвегии держат в ежовых налоговых рукавицах нефтяную отрасль — корпоративный налог в стране составляет 23 %, для нефтяников же к нему добавляется так называемый специальный налог в размере 55% от доходов. Таким образом, предельная ставка в нефтяном секторе может достигать 78%. В итоге Норвегия превратилась в классическое государство неосоциализма, которое максимально раскрывает человеческий потенциал, например, расходы на здравоохранение в стране — одни из самых высоких в мире — более шести тысяч долларов на человека в год. Аналогичная ситуация наблюдается в сфере образования и в других социальных сегментах государственного интереса. Главное в этом успехе — государственный системный контроль и ответственность перед опасностью.

Венесуэла

Здесь мы имеем совершенно иной пример негативного влияния и неспособности системного решения проблемы государством по причине внутренней несостоятельности и внешнего давления. Причина экономического кризиса в Венесуэле — отнюдь не война или катаклизмы. Венесуэла сама виновата в своих бедах. В середине прошлого века Венесуэла была страной с самым высоким уровнем жизни в Латинской Америке, уступая по уровню ВВП только США, Швейцарии и Новой Зеландии. Страна была примером демократии для всей Латинской Америки. Сейчас она превратилась в нищую диктатуру. Но мы не о политике, хотя и здесь не без нее. Сейчас Венесуэла проходит ту стадию, когда пелена сладкого социализма спала, обнажив гигантские проблемы, в которые страна оказалась втянута по милости режима Уго Чавеса и сменившего его Николаса Мадуро. Богатая нефтью Венесуэла — 16% мировых запасов — неспособна платить по долговым обязательствам. На нефть приходится 90% венесуэльского экспорта — это основной источник доходов бюджета и валюты в стране с 1935 года. Промышленности в Венесуэле нет — она импортирует практически все: от туалетной бумаги до хлеба с лекарствами. Все беды Венесуэлы, как ни странно, начались из-за нефти, обнаруженной в 1914 году. В этот период правительство довольствовалось доходами от роялти. Но уже в 50-х годах нефтедобывающие компании должны были отчислять в бюджет половину доходов, в 70-х — 55%. Тогда же случился резкий скачок цен на нефть и последовавшая за этим национализация добывающих производств. На базе местных нефтяных активов правительство создает корпорацию Petróleos de Venezuela (PDVSA) и начинает эксперименты с субсидированием национальной экономики за счет нефтяных денег. Вместе с раздуванием госсектора и ростом его зарплат, в упадок пришли промышленность и сельское хозяйство. Отсутствие квалифицированных специалистов во всех отраслях правительство пыталось заместить иностранными гражданами. Тем не менее в период 70–80-х годов Венесуэла считалась самым богатым государством Латинской Америки, поскольку любой товар можно было приобрести за нефтедоллары. Если же таковых у венесуэльца не было, он мог получить их в обмен на политическую лояльность. Широкое распространение такая практика получила в 1999 году, после прихода к власти Уго Чавеса с его программой «боливарианского социализма».

В 2000 году, когда цены на нефть резко выросли, Венесуэла буквально купалась в нефтедолларах. Однако в 2012 году, когда цены начали падать, денежный поток стал иссякать. Правительству во главе с Николасом Мадуро предстояло сделать тяжелый шаг: позволить национальной валюте, боливару, слабеть. Цены на импортные товары все равно бы выросли из-за нехватки долларов. Но растущие цены снизили бы рейтинг нового правительства, и президента в частности. Чтобы поддержать свою популярность, президент сохранил слишком переоцененный обменный курс и ужесточил контроль над импортом и доступом к валюте. После того, как обвалился импорт, цены начали расти. Правительство пыталось контролировать цены, в результате товары ушли на черный рынок. Также ко всему этому прибавились финансовые проблемы, так как доходы от нефти сократились вдвое, а дефицит бюджета вырос. И тут снова необходимо было принять непопулярное решение ― сократить расходы и увеличивать налоги. Для недавно избранного президента это было сродни приговору. Вместо этого Венесуэла включила печатный станок, и вскоре к экономическим проблемам прибавилась гиперинфляция. Уровень жизни и доходы населения выросли, президент достиг результатов ― правда только временно. Реальный виновник всех проблем нынешней Венесуэлы — так называемый чавизм. Это политическое течение представляет собой смесь из социализма, левого радикализма и популизма, движения “зеленых”, патриотизма и интернационализма одновременно. Политический курс Уго Чавеса и Николаса Мадуро называют “Социализмом ХХІ века”. Если отбросить политические декларации, то ее элементы по итогам — коррупция, бездарное управление, полное непонимание механизмов экономического развития. Несомненно, что международная санкционная политика, инициированная США, Великобританией и ЕС в отместку за жесткую национализацию нефтедобывающей отрасли и понесенные Транс Национальными компаниями убытки является местью жёсткого капитализма, однако, обиды и потерь просто так никто не хотел терпеть. То есть кризис в Венесуэле — это результат хронического ухудшения борьбы экономики на протяжении многих лет против голландской болезни, бездарная социальная политика государства, которое в пустую тратило нефтедоллары от сверхдоходов, международные санкции, вызванные сокрушить антикапиталистический режим в стране с самыми большими мировыми запасами нефти. С 2000 по 2017 год, в Венесуэле государственные расходы по отношению к ВВП выросли с 28% до 60% ― намного больше, чем в других странах Латинской Америки. Эти расходы постепенно истощили валютные запасы. Чавес в своем варварском управлении экономикой растратил нефтяные богатства, которые финансировали венесуэльский социализм. Его нападки на частный бизнес оставили страну без опытных специалистов и капитала для дальнейшего развития. В последние годы Венесуэла добывала меньше нефти, чем Китай, и всего четверть от производства ОАЭ. И это страна опять-таки с самым большим запасом нефти в мире. Итогом стал дефолт 2017 год и туманные перспективы на 2019 год.

Как противостоять?

Прежде всего, «Голландская болезнь» возникает в странах с гипертрофированным сырьевым экспортом (причем сырье — это не всегда природные ресурсы, но и какой-то уникальный продукт даже аграрного сектора), когда сырьевая промышленность душит другие отрасли производства, а рост доходов приводит к повышению курса местной валюты. Соответственно, на уровне государства борьба с этим явлением может развиваться в трех направлениях:

· путем ограничения роста доходов добывающего сектора

· стимулирования развития обрабатывающей промышленности

· исключения сверхдоходов из потребления

Ограничение доходов сырьевых отраслей — наиболее распространенный способ борьбы с «голландской болезнью». Он заключается в блокировании сверхдоходов добывающей промышленности через экстремально высокое налогообложение или их прямое изъятие государством. Смысл этого метода «лечения» в том, что если лишить добывающую отрасль экономики сверхдоходов, то она теряет преимущества по сравнению с обрабатывающей и не создает давления ни на рынок рабочей силы, ни на потребительские цены, ни на курс национальной валюты. При этом необходимым условием блокирования «лишних» доходов является их вывод государством за границу в виде создания специальных суверенных фондов («фонды будущих поколений», стабилизационные фонды и т. п.), средства которых инвестированы в зарубежные активы и проекты. При ухудшении конъюнктуры на сырьевых рынках средства этих фондов могут использоваться внутри страны для сглаживания негативных социальных последствий сокращения доходов сырьевого сектора.

В бедных развивающихся странах создание подобных фондов наталкивается на сопротивление населения: людям сложно понять, зачем выводить деньги из страны, если в ней не решены социальные проблемы или основная масса населения живет крайне плохо. При этом в силу низкого уровня экономического образования людей и их естественного желания улучшить условия жизни доводы о негативных долгосрочных последствиях растраты сырьевых доходов не встречают понимания у населения. Тем не менее подобные фонды существуют как в развитых и достаточно богатых странах, так и в государствах третьего мира. Сверхдоходы добывающей промышленности также могут быть изъяты не насильственным путем, а через стимулирование сберегательной активности населения и бизнеса. Впрочем, такие меры сложны, не всегда успешны и непредсказуемы по последствиям. Третий способ «лечения» «голландской болезни» — протекционистские меры поддержки промышленности, включая субсидирование производства экспортной продукции и тарифную политику. Такие меры потенциально опасны, поскольку промышленность со временем привыкает к господдержке и при изменении ситуации с экспортом сырья оказывается не в состоянии действовать в полностью рыночных условиях. Повышение тарифов на импорт ведет к росту внутренних цен и рыночным искажениям. К тому же если страна является членом международных торговых организаций и таможенных союзов, то введение повышенных тарифов затруднено и может привести к ответным мерам других государств. Менее разрушительный способ поддержки промышленности — инвестиции государства в образование и инфраструктуру. Такие вложения могут повысить конкурентоспособность отечественного производства на долгосрочной основе, диверсифицируя рынок труда и услуг. Однако эффект от подобных мер проявляется далеко не сразу, а их результативность может быть невысокой из-за коррупции и неправильной оценки государством потребностей бизнеса. Опять-таки, все зависит от государственного менеджмента и политик комплианса. Поэтому быстро справиться с голландской болезнью и рентоориентированным поведением не получится. Простых рецептов здесь нет.

Что можно сказать в заключение? Открытие крупного месторождения нефти или других сырьевых ресурсов напоминает выигрыш в лотерею — страна получает огромное богатство. Но, цитируя Мигеля де Сервантеса: «Богатство заключается не в самом обладании богатством, а в умении целесообразно пользоваться им» остается как никак актуальным!

Sergiy Golubyev (Сергей Голубев)

EU structural funds, ICO projects, NGO & investment projects, project management, comprehensive support of business